Поддавшись накатившему на меня в 4 утра чувству непреодолимой ностальгии, я пересматривала старые школьные фотографии.
Я посмотрела на них каким-то совершенно новым взглядом.
Вначале они совершенно не занимали меня—навевали лишь тоскливые и отрешенные чувства, атмосферу непонимания и одиночества; меня на них почти нет, а если я и засвечивалась где-то в кадре—яростно об этом жалела. Я ненавидела то, как выглядела на них.
Потом был период легкой ностальгии—все же было здорово. Даа, я не вписывалась в атмосферу и мне было одиноко, и свои образы на фото я по-прежнему не любила, но...к остальным я чувствовала лишь теплоту и благодарность.
А теперь...теперь я с огромнейшим любопытством разглядывала собственные изображения. И осознавала, как же крут был этот путь. Как год из года на лице моём мееедленно и почти незаметно, но всё же поступали черты подбавляемых эмоций—и как теперь они наконец нашли выход на свободу.
Да, на многих фотках я получалась действительно плохо. Но теперь мне есть с чем сравнивать. И я говорю даже не столько про внешность, сколько про взгляд и выражение лица. Позы, жесты, осанку, в конце-то концов.
В планах у меня огромная работа над собой, тяжелая и длительная. Руки часто опускаются. А тут вдруг я смогла осознать, что всё не напрасно.
Та школьница—вечно одинока в кадре, даже среди группы. Худая фигура. Длинные распущенные волосы и безумно лежащая чёлка или же две косички. Одежда почти всегда черная. И "странная".В руках всегда учебники-тетради. Почти отсутствует какой-либо контакт с одноклассниками—никаких обнимашек и "рожек", никаких эмоциональных связей на фото. Смущенная улыбка. А взгляд...абсолютно отстраненный. По-сути, меня нет ни на одной фотке. Да, мой образ запечатлен, но мысленно я всеми силами отгораживалась от окружавшего меня мира.
А что сейчас? Всё та же худая фигура. Всё те же длинные распущенные волосы в большинстве случаев. Всё та же "странная" неформальная одежда. Но мой взгляд!!! Он живой! Вся моя мимика, все мои жесты показывают, что я полностью "здесь и сейчас"! Я не умею позировать, и лицо у меня до сих пор выходит по-дурацки, но всё же, видна огромная разница. И почти на всех фотках обнимашки. Тепло. Друзья. Те, благодаря которым я наконец начала чувствовать себя настоящей.
Кажется, я начинаю принимать себя.
Та робкая, хрупкая, одинокая девочка—я помню, что она чувствовала. И я понимаю, в чём её ошибки. Но...я люблю её. Она так глупо выходит на фото, она прижимает книжки к груди, стараясь унять боль одиночества и скуки, она робко смотрит на окружающих, надеясь, что кто-нибудь разглядит её настоящую. Но всё же в её образе есть некая гордость. Она носит то, что ей нравится, несмотря на косые взгляды. Она не вешается на парней и безумно страдает от того, что не может спросить "Как дела?" у своей первой тайной любви, не целует в щечку "подружек" при встрече—но всё же во взглядах одноклассников и учителей заметно уважение. Она не чувствует себя затравленной—она просто чувствует себя ненужной и чужой.